Музеи призваны радовать глаз и сердце, но иногда они хранят историю, от которой у любого человека начинает щемить сердце. Точнее, всего один музей, Musée Nissim de Camondo. Нет, не подумайте, никакого упоминания о смерти внутри музея нет. Он вообще не про это. Просто роскошное здание в двух шагах от парка Монсо, этакий замок, интерьерами которого стоит восхищаться, и не более. Но он не стал бы музеем, если бы не цепь трагический событий.
Начнем с того, что фамилия Камондо на Востоке была такой же известной, как Ротшильды на Западе. И, как Ротшильды выкупили дворянское звание баронов, так и банкир Мойше (Моисей) Камондо стал графом. Но, в отличие от условно неплохо сохранившегося и пережившего все войны семейства Ротшильдов, история рода Камондо оказалась показательно печальной.
Вообще, о Камондо известно не очень много. В 1492 году, на основании приказа короля Фердинанда и королевы Изабеллы о «чистоте крови», они в числе прочих еврейский семей были изгнаны из Испании. Но, в отличие от многих, оправились не на Северо-Запад, а на Восток, в Стамбул. Чем они занимались на протяжении 400 лет доподлинно неизвестно, но в 1802 году Камондо открыли банк, довольно быстро ставший крупнейшим и, соотвественно, богатейшим в Оттоманской Империи. И чем больше становилось благосостояние семейства, тем чаще они смотрели на Запад. Им вполне логично казалось, что богатая сефардская семья скорее устроится среди лояльных христиан, чем будет бороться за место в обществе в сугубо мусульманской стране. Так что в 1869 году Камондо переехали в Париж.
Маленькому Мойше было тогда 9 лет. Его отец Ниссим и дядя Абрам-Бехор немедленно занялись строительством роскошного особняка в престижном квартале города с видом на парк Монсо. В те годы именно этот квартал стал центром притяжения для всех обеспеченных парижских евреев. Rue du Monceau была этакой парижской «Рублевкой», где богатые евреи соревновались друг с другом в том, кто кого переплюнет по значимости и навороченности.
Странно, но, даже несмотря на нашумевшее «дело Дрейфуса», Камондо легко ассимилировались и непринужденно влились в высшее парижское общество. А высшее общество, конечно же, подразумевает хотя бы общее представление об искусстве и французской культуре. Поэтому неудивительно, что Мойше просто с ума сходил по всему, что имело отношение к периоду правления Людовика XV и Людовика XVI, всерьез это изучал и собирал. То есть, как это часто бывает, стал бо́льшим французом, чем сами французы.
Он даже женился на французской светской львице Ирене д’Анвер. Как и Камодо, Каэн д’Анвер были известными коллекционерами. Причем с давней историей, каким-то образом восходящей к Людовику XV и маркизе де Помпадур. Так что Мойше и Ирен со всех сторон казались идеальной парой.
Брак, правда, не продержался долго. Дама, привыкшая блистать на балах и в салонах, не приняла условия игры с шабатами, преломлением хлебов и соблюдением праздников, поэтому быстро ушла от мужа к его же поверенному. Зато она подарила Мойше двух детей – сына, которого он назвал в честь своего отца Ниссимом и дочь Беатрису.
И Мойше всерьез принялся за перестройку поместья. Благо, средств, чтобы нанять лучших из лучших, хватало. К работе привлекли крайне модного в те годы архитектора Рене Саржана, который воплотил в жизнь мечту Мойше – постарался максимально близко воспроизвести в усадьбе интерьеры дворца Малый Трианон Марии-Антуанетты.
Особняк в двадцать комнат на трех этажах, украшенных изысканной мебелью и картинами классических живописцев, вроде Виже-Лебрен, стал настоящим бриллиантом в короне улицы де Монсо. Мойше победил. Но счастье его было недолгим.
Началась Первая Мировая, и единственный сын, на которого Мойше возлагал такие большие надежды, вместо того, чтобы заняться банковским бизнесом, ушел добровольцем на фронт, чтобы сражаться за Францию. Годами Ниссим писал письма и отправлял телеграммы своей сестре и отцу. Единственное, о чем он никогда не упоминал – что после войны собирался жениться на санитарке-протестантке. Может, это и хорошо. Мойше очень трепетно относился к вопросам религии.
Исключительный, по словам его военного начальства, летчик, Ниссим сражался в боях при Вердене и Сомме. Но был сбит в 1917 году над Лотарингией – его аэроплан упал где-то за линией фронта на вражеской территории. Тело его так и не было найдено, и Мойше долго отказывался принять, что все его надежды, его будущее, все растаяло в один миг. Он верил, что сын вернется, что все это какая-то нелепая ошибка, и все активнее скупал предметы искусства, чтобы все «оставить своему потерявшемуся мальчику». Но когда стало понятно, что Ниссим действительно погиб, Мойше с почестями похоронил свою память на кладбище Монмартра и прямо перед собственной смертью в 1935 году завещал свое поместье городу. С единственным условием – усадьба станет музеем имени его отважного сына Ниссима.
Что же касается Ирен д’Анвер, то она благополучно пережила обе войны, в очередной раз выйдя замуж и проведя все смутные годы на своей роскошной вилле в Италии.
А что же дочь Беатрис? Она, говорят, пошла в мать. Безрассудная девчонка, которую в жизни интересовали только деньги, антиквариат и развлечения. Для несчастного Мойше она была отрезанным ломтем – чуть ли не из принципа и вопреки воле отца Беатрис вышла замуж за еврейского композитора Леона Райнаха и родила тому двоих детей – тоже, кстати, девочку и мальчика, Фанни и Бертрана. Но социальные различия были столь велики, что пара тоже вскоре развелась.
Да, со смертью отца Беатрис лишилась дома, но отнюдь не гигантского состояния, которое она проматывала изо всех сил. Даже когда началась Вторая Мировая и немцы оккупировали Париж. Глупая девчонка полагала, что деньги смогут уберечь ее от неприятностей, и чуть ли не демонстративно ежедневно отправлялась на конную прогулку в Булонский лес… со звездой Давида, пришитой на лацкане жокейской куртки. Историографы семьи пишут – она была уверена, что с ней ничего не может случится, ведь за несколько лет до начала Второй Мировой она «дружила с Герингом, с которым сошлась на почве любви к старинным предметам роскоши».
Но то, что было До войны, серьезно поменялось Во время оной. Поэтому, когда Беатрис ненавязчиво предложили сменить религию, чтобы не нервировать захватчиков, она с легкостью на это согласилась. Отныне она вообще христианка, что ей будет-то? Но «ее приятель» Геринг был далеко, а в Париже руководили другие силы. В 1942-м Беатрис схватили Гестапо и доставили в концентрационный лагерь в Дранси, где зверски пытали в надежде получить «доступ к сокровищам и банковским счетам».
В ноябре 1943 года Леон Райнах и их дети были отправлены в Аушвиц в составе конвоя 62 и сгинули там. Беатрис оставалась в Дранси до марта 1944, но, в итоге, тоже была отправлена в Аушвиц. Беатрис де Камодо была казнена в газовой камере 4 января 1945 года, всего за пару недель до того, как лагерь освободили советские войска.
Что же касается сокровищ музея Камодо, которые так алкали немцы, они, как и сокровища Лувра, Версаля и других национальных музеев, были вывезены из Парижа в самом начале Оккупации и спрятаны в самых странных и неожиданных местах страны, куда нацистам было наверняка не добраться. Так что в 1946 году музей Ниссим де Камодо вновь распахнул свои двери.
Жестокая ирония лишь в том, что и дом и обширная коллекция Камодо пережили своих хозяев, окончательно и без следа сгинувших во время Холокоста.
