Гюстав Кайботт и его пес Бержер Возможно, а, скорее всего, наверняка, если бы Гюстав Кайботт однажды не подружился с Клодом Моне, мы бы никогда не увидели чудесные сады Живерни. Потому что их бы просто не существовало. Кайботт был не только щедрым меценатом, покупавшим картины молодых художников, но и страстным садовником. И именно из-за него Клод Моне однажды собрался и переехал со своим семейством в Нормандию.
Гюстав Кайботт, на самом деле, был не очень высокого мнения о своем мастерстве. Но наследство, доставшееся от отца, дало ему возможность не только не заниматься нелюбимой юридической деятельностью, но и мало беспокоиться о том, что его полотна останутся невостребованными. Его гораздо больше волновало, что работы других молодых художников, в которых он видел большой потенциал, тоже будут никому не нужны. Поэтому в 1875 году, когда его работу «Паркетчики» Парижский Салон отвергает за «обыденность», Гюстав лишь пожимает плечами и покупает первую в своей коллекции работу Клода Моне.
За все время их знакомства, Гюстав ни разу не выставлялся, но, видя, в каком отчаянном положении зачастую находятся художники, которых с радостью принимают на Салоне, просто начал покупать их: Писарро, Моне, Ренуара, Дега, Сезанна и Мане. Это оказалось не только началом большой — 68 полотен в общей сложности – коллекции импрессионистов, но и началом большой дружбы.
У Кайботта далеко идущие планы. При всей своей тонкой душевной организации, он, к тому же, прагматик. Пораженный до глубины души внезапной смертью своего младшего брата Рене, Гюстав в 28 лет составляет завещание, в котором указывает, что все его картины и картины из его коллекции после его смерти отойдут государству. Но с двумя условиями – выставляться они будут либо в Люксембургском дворце, либо ни много ни мало в Лувре, и не раньше, чем через 20 лет от момента составления завещания. Потому что «если публика и не поймет их, то хотя бы примет».
После такого же неожиданного и скорого ухода матери три года спустя, поместье Кайботт в Йере выставляют на продажу: все дети живут в Париже и оно оказывается никому ненужным. Но это — лишь видимость. Гюстав в письмах к брату Мартиалю пишет, что раздосадован свершившимся и хочет покинуть Город Света, чтобы жить в своем доме у реки.
В 1881 году Мартиаль и Гюстав принимают решение купить в совместную собственность дом в в предместьях Женвилье, Petit Gennevilliers, на противоположном берегу от Аржентёя. И покупают его. Почему нет, если средства позволяют.
И это кардинальным образом меняет стиль работ Гюстава – из серо-жемчужного «парижского» периода, его полотна превращаются в буйство красок. К тому же, он открывает для себя две новые страсти, помимо живописи – лодки и сады. Искусствоведы по сей день спорят, кто оказал друг на друга большее влияние в то время – Кайботт на Моне, или Моне на Кайботта. Нам же кажется, что влияние было взаимным.
Моне часто приезжал в Petit Gennevilliers и часто писал и домик и окрестности. В каждом своем письме Моне Кайботт не устает восторгаться жизнью в деревне, яркими цветами и красками, каких он не видел в Париже, и жалуется, что, увлекшись яхтами и садом, с трудом выкраивает время на живопись, хотя писать ему хочется все больше и больше, чтобы передать красоту окружающей природы. Так что неудивительно, что пару лет спустя Моне арендует домик по соседству, в Живерни, а потом и вовсе выкупает его, чтобы быть поближе к Гюставу. Гюстав же регулярно навещает друга, просто сплавляясь вниз по реке – благо это совсем недалеко.
А однажды отвергает приглашение на обед в семейство Моне, потому что… у него зацвела редкая орхидея, stanhopea aurea, и он должен писать ее все те недолгие дни цветения. В общем, «прости и пойми, я не могу приехать». И Моне прощает. Не только прощает, но и сам искренне увлекается садоводством. Первые цветы в Живерни Кайботт привозит из собственного сада: хризантемы, георгины, ирисы, настурции и розы, давая Моне рекомендации – как ухаживать, чем удобрять.
Гюстав Кайботт умер внезапно, в 45 лет, от острого отека легких, работая в своем саду – как раз рассаживал новую розовую клумбу.
Душеприказчиком Кайботт назначил Ренуара, которого считал более трезво смотрящим на жизнь, чем Моне. Начать реализовывать завещание Гюстава стало возможным только через два года после его смерти. Да и то, французское государство противилось – оно приняло несколько работ из его коллекции, но наотрез отказалось принимать полотна самого Кайботта. Для них он не был художником. Меценатом был, а художником — нет. Ренуар еще несколько раз предлагал Франции взять все картины, полагавшиеся ей по завещанию, и каждый раз получал отказ. А вот когда Франция все же опомнилась и затребовала картины – все, абсолютно все, – возмутилась уже семья Кайботта и послала страну куда подальше. Так что французскому правительству пришлось выкупать их у фондов, музеев и частных коллекционеров, хотя большая часть так и уехала безвозвратно в Америку. В общем, нет пророка в своем отечестве. Как обычно. Как всегда.
К сожалению, в отличие от садов Живерни, которые можно посетить в любой день с ранней весны до поздней осени, от садов Пти Женвилье не осталось ничего – они были уничтожены во время бомбардировок 1944 года. Так что не увидеть никому прообраз того «райского сада», который всю жизнь пытался воспроизвести в своем поместье Клод Моне.
