Имя Цугухару Фудзиты вряд ли много скажет обычному человеку, однако парижанам «грохочущих 20-х» он был известен прекрасно – этакий фрик в бусах и перьях, который писал немного странные, но удивительно хорошо продававшиеся картины. Коллекционеры и сейчас готовы платить за них миллионы долларов. Так кто же он такой – странный самурай, приехавший в Город Света из Страны Восходящего Солнца?
Надо сказать, что он производил своим видом неизгладимое впечатление даже на привыкших ко всему необычному парижан. Просто экзотическую внешность он удачно эксплуатировал. Поначалу для того, чтобы стать «своим» среди коллег-художников, а затем потому, что все делал вопреки.
Вопреки воле отца – самого настоящего самурая из старой состоятельной семьи и генерала императорской армии – решил выбрать не военную профессию, и даже не профессию военного медика, на которой так настаивал его несчастный отец, а сделал все, чтобы папа, скрепя сердце и чуть не сделав себе харакири, отправил своего младшего сына, на которого возлагал такие большие надежды, в Императорскую Школу Искусств в Токио.
Впрочем, японцам свойственна созерцательность, поэтому генерал Цугуакиру Фудзита в итоге позволил сыну учиться в столице и даже не особо возражал, когда тот начал упрашивать отправить его в Париж. Потому что все настоящие художники должны пожить в Париже – иначе как они могут называться «настоящими художниками»? Единственным условием генерала было: сын пишет ему клятву-расписку о том, что ровно через три года вернется к своей семье и молодой жене на родину.
Учитывая то, что слово самурая – нерушимо, а Цугухару – из рода самураев, то отцу даже в голову не пришло, что его богемный отпрыск сможет его нарушить. Выдав ему достаточно средств, и открыв счет, на который регулярно переводятся деньги, генерал отпустил сына за тридевять земель. Пожалуй, это была самая большая ошибка отца-самурая. Цугухару вернется в Японию лишь через 20 лет, в 1933 году. С одной стороны, чтобы повидать старика-отца, с другой, потому что получил большой заказ от императора Хирохито.
Если честно, он не планировал задерживаться в Японии надолго, но, как и в первом случае с Парижем, – человек полагает, а Бог располагает.
Во Францию он сможет вернуться только несколько лет спустя после окончания Второй Мировой войны.
Но пока он об этом еще не знает. Ему 27 лет, он сошел с поезда на Северном вокзале и сказал таксисту первое, что знал – Монпарнас. Да, Монпарнас, потому что центр притяжения художников к тому моменту уже сместился с северного (Монмартр) холма на южный.
Ему повезло, буквально в первые дни он снял студию в cité Falguière, по соседству с Сутиным и Модильяни. Пару совместных пьянок спустя познакомился с Пикассо, и дальше по восходящей – со всеми ярчайшими представителями Парижской Школы, которые незамедлительно наградили его прозвищем «Фу-фу».
Нет, не потому, почему вы могли бы подумать, а от французского «fou» – дурачок. Сам себя он предпочитал называть Леонар c несомненной отсылкой к Леонардо да Винчи, но и против «Фу-фу» ничего не имел, изо всех сил эксплуатируя образ городского сумасшедшего.