Я очень хорошо помню, что когда был маленьким и мы жили в коммунальной квартире на Волхонке в самом начале 60-х, французская музыка была в Стране Советов очень популярна – значительно популярнее, чем итальянская. Нет, все, конечно, знали Робертино Лоретти, но как его можно сравнивать с Ивом Монтаном или, например, Жильбером Беко? Был истинный культ французского шансона, который был настоящим, а не тем тюремным репертуаром, который по радио сейчас тоже называют «шансоном». Я это безусловно запомнил. Уютность мелодии, проникновенность голосов. Эдит Пиаф, пришедшую ей на смену Мирей Матьё…
А потом я вырос, появилась «Машина времени», мы стали профессиональной командой и после перестройки начали ездить по заграницам. И я всегда удивлялся – мне говорили, что в Париже много русских, уже три-четыре поколения живут там, а мы побывали уже везде – и в Германии, и в Лондоне, и в Израиле, и не по разу, а в Париже – все как-то не складывалось. И, наконец, нас позвали. И для меня это, конечно, было событие. Новая страна – это вообще всегда событие. Оказалось, что играть мы будем в Casino de Paris, зале с потрясающей историей – когда-то бывшем кафешантан, на чьей сцене, в этом малиновом плюше, потом кто только не выступал – ответственность была колоссальная. И даже несмотря на то что я болел и пел с трудом, но получил огромное удовольствие от выступления в этом легендарном месте, от того как нас принимала публика. Так что, если встреча с французским зрителем случится когда-нибудь еще раз – я совсем не расстроюсь. Напротив.
А все эти французские кинокомедии с роскошным молодым Бельмондо, и франко-итальянский «Три мушкетера», на который мы бегали всем классом, манкируя уроками? Это часть нашей жизни, совершенно неотъемлемая, связанная с Францией навсегда. Все это шло сплошным мощным фоном, и оставило очень хорошее послевкусие. Англичанам с американцами вытеснить французов из нашей культуры не удалось и не удастся никогда – между нашими странами есть невероятная неразрушимая связь.
Во французах есть удивительная особенность не прятаться перед лицом опасности. Я восхищался, когда после всех этих терактов они не затаились по домам, а вышли на улицы, вышли все вместе, чтобы показать, что они не бояться этих «инопланетян», что они все равно останутся теми, кем они были, и их не изменить, как бы кто не хотел.
Я никогда целенаправленно по Франции не путешествовал. Бывал очень часто в Париже, в Нормандии. Но вот, например, в Марселе не был, хотя знаю, что там лучший буйабес в мире. Мне есть еще, что открывать для себя здесь, и я надеюсь, что все впереди. Любая кухня любого народа – очень интересна, но традиционно считается, что французская – самая изысканная. И это правда. Хотя, если посмотреть, в ней нет ничего сложного. Просто удивительно тонкое сочетание продуктов и вкусов, изысканность, в которой может оказаться необычное для нас соленое и сладкое одновременно.
Мне нравится Париж, как архитектурное решение. Я все-таки архитектор и люблю города, построенные в едином архитектурном замысле. В нем – слияние эпох, разные века, история. То есть, вот взял градостроитель и сделал план с лучевой системой, где от центральной площади расходятся ключевые улицы. Гениально!
И только в свой последний приезд в Париж, я разгадал тайну его колорита, удивительной гармоничности, в которой сразу понимаешь – это Париж, и спутать его ни с чем нельзя. И дело не только в архитектуре. Многие улицы здесь совершенно одного цвета – и колонны, и пилястры, и наличники – все светло-бежевое. И когда все это проступает сквозь листву каштанов, высаженных вдоль домов, в этом есть такая невероятная цельность, какую я не видел ни в одном другом городе мира. Брутальное, конечно, решение – одноцветный город, и можно было бы подумать, что краски другой у них не было, но нет – это абсолютно осознанно и очень стильно.
И даже то, что он был перестроен бароном Османом – это тоже уже история. Хотя ему все же удалось сохранить то, что было дорого любому человеку в детстве – Париж мушкетерский, литературный, воображаемый. Французы вообще очень заботливо относятся к настроению города, его состоянию. Я, когда приехал в Париж впервые, меня отвели на Монмартр, конечно – я увидел бесконечность крыш, шпили соборов, и понял – да, может быть, было совсем непатриотично почти сразу сдаться в начале Второй Мировой, но они сохранили Париж, сохранили историю нетронутой, не разрушенной до основания. И когда я иду по этому городу, я понимаю, что вот в этом парке могла быть та знаковая дуэль, вот в этом замке случилось описанное Дюма. Идешь, и сам домысливаешь, играешь в собственную игру, которой Париж невероятно способствует.