Лоранс я любуюсь. 70 лет! Эти тонкие девичьи французские ручки-спички – как им это удается, а климакс?! Впалый живот – где у нее обязательный после 45 висцеральный жир? Модные сникерсы на ногах, всегда небрежно-спортивно-элегантный стиль, который прекрасно скрадывает возраст.
Ушедший от болезни Альцгеймера муж. «Скажи, меня это всегда мучает! Я неправильно поступила, что отдала его в специализированную больницу? Мне было страшно… Врач сказал, что он становится опасен и нужен специальный уход»… У нее есть свои скелеты в шкафу. Но этот какой-то совсем очень французский…
Мы можем сейчас часами болтать о живописи, об искусстве. Но в начале знакомства она меня ввела в ступор.
С Лоранс мы познакомились на курсах акварели. У нашего мастера маленькая, не более 12 квадратных метров, мастерская-ателье, куда мы приходим по средам. Лоранс в начале занятия, осматривая студию, начала восхищаться, не забывая при этом пожаловаться:
– О, Мишель, какая у тебя прекрасная светлая студия! Как я хотела бы иметь такую же! Но дома у меня нет места…
Время от времени на коротких паузах она снова мило сетует на невозможность иметь студию для больших полотен.
Мы, конечно, выражаем сочувствие Лоранс, которой негде работать дома. Мы с Изабель добрые люди, с эмпатией, у Изабель муж, дочь и… полторы комнаты… Пока однажды Лоранс нас не приглашает к себе на аперо.
…Я помню свое изумление, когда с высокого холма моему взгляду открывается картина маслом: средневековое шато, башня в три этажа. Теннисные корты. Необъятный бассейн. Хозяйка даже любезно провела экскурсию по своему «домику без мастерской», попутно сообщив, что в замке 33 комнаты. Красивое число, ведь, правда?
– Э-э… Лоранс, – вкрадчиво начинаю я. – А если ты хочешь, я могу найти тебя место для ателье…
– Да? О, это сложно! – озабоченно отвечает она. – Вот здесь музыкальный салон, а там недостаточно окон и света, это гостиная, тут библиотека…
Мы ей, конечно, нашли место для мастерской. На третьем этаже башенки. Там, где располагался заброшенный бывший тренажерный зал с широкими французскими окнами и было много воздуха и света.
И в этой истории для французов нет никакого «когнитивного диссонанса».
Наш друг в ответ на вопрос «са ва?» неизменно отвечает: «Моя жизнь misérable (жалка), за всю жизнь я заработал на 3 cacahuètes (три орешка для аперитива)!» Конечно, можно оценить такой своеобразный юмор, но он повторяется без конца. При этом друг – это крепкий средний класс: дом, бассейн, два раза год каникулы с выездом в далекие французские метрополии.
Да и Лоранс не жадная и даже не особо экономная, но ведь без профилактических сеансов самоуничижения и жизнь не красна для истинного француза?
